Заповедник Ашвинов

Продолжение. Начало читайте: http://marshrut74.ru/the-reserve-of-the-ashwins-1/ и http://marshrut74.ru/the-reserve-of-the-ashwins-2/.

А почему, собственно, во времена Протогорода число «6» не могло считаться божественным. В древнеарийский пантеон, насколько известно, входило шесть богов. А число «5», наоборот, было числом Зверя, как количество лучей на Звезде сатаны. Неаккуратное, «несимметричное» число эта пятерка.

Верещагин полуночничал в кабинете и понимал, что заходит слишком далеко, за грань здравого смысла. Послушать, так он создал новую «религию», которая была невероятнее любой из религий, пропагандируемых «турками». Егор заглянул в Интернете в «Мифы народов мира», но не нашел ни одного упоминания о шестипалых жрецах. Зато были Ашвины. Глаза слипались. Но Верещагин все-таки прочитал небольшую главу про этих небесных братьев-близнецов:

В ведийской и индуистской мифологии Ашвины олицетворяли предрассветные и вечерние сумерки. Сопровождая бога Сурью, они проносились по небу в широкой колеснице, запряженной конями или орлами, разгоняя тьму (в Протогороде, кстати, тоже был культ Лошади). К Ашвинам обращались, желая получить исцеление от болезней, богатство, долгую счастливую жизнь, победу в сражении, детей, избавление от злых сил. (Значит, Ашвины могли быть и жрецами).

Они помогли Индре победить грозного асура Намучи, изготовили лекарство, придающее владыке богов силу. Ашвинов считали сынами Вивасвата, бога солнца, и Саранъю. Они появились на свет, когда их родители приняли образы коней; символизировали  гармонию и примиренность противоположных явлений мироздания.

Егор покрепче сжал в руке артефакт и… провалился в глубокий сон.

3.

Воины племени Медведей, которое на языке дикарей именовалось Ха, появились в прямой видимости города. Они были вооружены рогатинами, каменными топорами и дротиками с кремниевыми наконечниками. Лучшие стрелки племени сжимали в руках неаккуратные деревянные луки. Старый вождь Ку со свитой расположился на вершине холма. Все ждали горячей, кровопролитной битвы.

Дикари уже показали вождю свои мохнатые, в медвежьих шкурах, спины и ринулись в атаку, когда на поле, неизвестно откуда, появился седовласый старик в белом одеянии. Он казался маленьким и хрупким, но стоило старику воздеть руки вверху, как войско людоедов замерло. Первые ряды остановились как вкопанные, задние начали напирать, возникла потасовка, но громкий гортанный возглас старика заставил всех оцепенеть от ужаса.

Он удерживал войско какой-то непонятной, невиданной силой — куда уж было старому Ку до этого умения руководить дикарями. Людоеды замерли в нерешительности, пока в двухстах метрах от них неизвестный старик из жителей Агу-Кыр-Ага совершал свой таинственный обряд. Итак, он воздел руки к небу и трижды прокричал:

— Бог богов Индра! Бог богов Индра! Бог богов Индра!

Тут же за спиной старика вспыхнули жертвенные костры, и воздух над долиной быстро пропитался вонью горящего жира. Дикари притихли и лупоглазо следили за действиями «шамана». А тот продолжал воздевать руки к небу и кричать:

— Явись в своей огненной колеснице! Явись в своей огненной колеснице!

— Уа о? (Что он там делает?) — спросил старый Ку, но дикари из свиты только пожали плечами.

И тогда странный старик повернул свои ладони внизу, и из них посыпался белый пепел. Белые горки прямо на глазах росли с двух сторон от старика, а потоки из его рук все не иссякали и не иссякали. Дикари застыли в нерешительности. Такого в племени Ха еще не видели.

Мигом пепел разлетелся по полю, словно его разогнал табун диких лошадей, и перед Медведями уже стояло грозное войско тренированных пехотинцев. Всего около сотни воинов, но их порядок построения, деревянные щиты, обитые медью, и копья с металлическими наконечниками нагоняли страх. Старик хлопнул в ладоши, и войско синхронно перестроилось в шеренги, между которыми проехали и помчались прямо на дикарей боевые колесницы.

В каждой из них, кроме возницы, было еще по одному воину, но о их предназначении головорезы Ха узнали слишком поздно. Крылатые колесницы быстро преодолели половину расстояния до дикарей, развернулись, и воины на них натянули луки. Стрелы с медными наконечниками легко пробивали медвежьи шкуры дикарей и впивались в плоть. Смертоносные «осы» сбивали людоедов с ног, врезались в их толпы, пробивали черепа, грудные клетки, вырывая живое мясо… Уже пяти залпов метких лучников хватило, чтобы повергнуть отпетых головорезов в бегство; пешие воины ко, не меняя своего построения, едва смогли догнать удирающее полчище, чтобы нанести последний удар.

Исход сражения был предрешен за считанные минуты. Рухнули грандиозные планы дикарей. Людоеды удирали от разящих копий и медных ножей, старый Ку со своей свитой тоже бежал с холма, и вместе с ними удирал и он, пятилетний Егор Верещагин. Жители Агу-Кыр-Ага снова разогнали дикарей по лесам, и теперь уже долгие десятилетия те не рискнут сунуться к ним на расстояние полета стрелы.

…Ассистента разбудил профессор Шубейко.

— Уже поднялись? — спросил он.

Верещагин открыл глаза и осмотрелся: за окном рассвело. Всю ночь он проспал в кресле в рабочем кабинете и не выпускал из рук «жезл шестипалого». Верещагин протер глаза, странный сон не шел из головы. Более того, Егор начал вспоминать некоторые его подробности, на которые сразу не обратил внимание. На руках старика носил «перчатки» под цвет кожи с ШЕСТЬЮ пальцами. Вероятно, «лишний» палец, размещенный между большим и указательным, был искусственным.

— Действительно, уникальный экземпляр, — пробубнил профессор, указывая на статуэтку. — Что вы думаете по этому поводу?

Вениамин Петрович рассматривал углубления под пальцы, размещавшиеся между головой человечка и его ногами.

 — Безусловно, рукоятка. Но рукоятка от чего? Вот вопрос…

Верещагин хотел рассказать про свое неожиданное открытие, связанное со статуэткой, про свой странный сон, но не передумал. После завтрака он отправился на туристическую площадку разыскивать ночного незнакомца Ашвина.

Под горой все теплые месяцы года стояла палатка дяди Миши, подрабатывавшего нелегальными ночными «экскурсиями» в заповедник. Если дневные легальные экскурсии, которые устраивали ученые, стоили 150 рублей с человека, то дядя Миша просил 300 рублей (с иностранцев — 50 долларов), и, что удивительно, отбоя от желающих не было. Дядя Миша умел грамотно вешать лапшу на уши. Он рассказывал невероятные истории, в которых археологи, первооткрыватели арийской святыни, сходили с ума, вешались, стрелялись и погибали при невыясненных обстоятельствах; естественно, во всех красках расписывал подробности «лихорадки огненного стола» и других аномальных явлений, происходящих в «нашем таинственном» заповеднике.

В последнее время дядя Миша вообще пристрастился рассказывать небылицы о с самих жителях Протогорода. То у него блоки белого мрамора, привезенные для работы местному ваятелю, «превращались» в развалины мифического храма Любви, в котором протогородцы посвящали отроков в мужчин.

— Как только отрок достигал переломного 12-летнего возраста, — «втирал» дядя Миша, — его выгоняли из «города» к этому храму. Мальчик сидел день, два, неделю… Подняв свою голову к звездному небу, думал, как ему жить дальше — в «городе» уже не оставалось места для него. А потом он принимал единственно верное решение, возвращался в «город», строил для себя новую секцию под жилье и заводил семью.

Конечно, и про ритуальные хлебцы, которые «протогородцы» якобы пекли в форме женских половых органов, мог придумать только дядя Миша. И ему верили, к нему шли как за Откровением, потому что «больное человечество нуждается в Чуде» (такова была цитата из одного монолога дяди Миши).

Каждую ночь этот болтун водил в заповедник группу из пяти-шести человек (он считал это количество оптимальным для «лучшего усвоения материала»), а очереди выстраивались еще на несколько ночей вперед. Естественно, дядя Миша знал в лицо и поименно всех обитателей турплощадки и даже случайных гостей. Поэтому Верещагин и направился к нему.

Дядя Миша отсыпался после ночной «экскурсии». Он еще не выбирался из палатки и не разводил костер. Верещагин откатил в сторону пустые водочные бутылки и сел на землю.

— Дядя Миша, просыпайся! Разговор есть.

Доморощенный «сталкер» продолжал спать или просто притих в палатке.

— Выходи, это Верещагин.

— А я-то думал, кто это спозаранку…

Растягнулась «молния» на палатке, и на свет показалась заспанная рожа болтуна и тихого алкоголика Михаила Викторовича Струпова. На четвереньках он выполз к костровищу и сел. С расстояния было слышно, как у него гудит голова и гремят каменные мысли. Археологи терпели дядю Мишу, потому что, с одной стороны, он ничего и не портил, а с другой — даже приносил пользу. Перед каждой своей «экскурсией» он предупреждал «турок», что в заповеднике, а особенно на территории самого Протогорода, нельзя мусорить, даже окурки и фантики от конфет он заставлял уносить с собой, потому что «протогородцы следят за нами». Его ночные походы оставались безвредными и, честно говоря, незаметными — группы пробирались тайком, без шума и света.

— Какими судьбами, Егор Александрович? — дыша перегаром, начал пожилой «сталкер».

— Ищу одного человека.

Верещагин описал внешность Ашвина и даже рассказал обстоятельства встречи с ним, умолчав только о бреде, который тот нес — у дяди Миши и без того хватало своих историй.

— А что-нибудь еще о нем известно?

— Ничего.

«Сталкер» ловко настругал топором сухие щепки и развел костер. На завтрак у него были вчерашний вермишелевый суп и чай со сгущенкой. Около палатки стояла герань в цветочном горшоке, с которой дядя Миша никогда не расставался.

— Ну, значит, не я один хожу по ночам. Бродяг-то сейчас много. Может, он к местным в деревню приехал…

— То есть здесь ты такого не видел?

— Нет, никогда. Тут лагерем стоят шиваиты, интеллигентные ребята, хотя и ненормальные. Там — отец с дочерью и зятем. За ними — какие-то сектанты, тоже со мной лазили в «город», потом — «биотокеры», и еще местные на шашлыки приехали. Геннадьич, тот самый майор, вчера приезжал… Слава богу, сабантуй кончился, хоть этих из Казахстана нет.

— Но человек же не мог взяться из ниоткуда.

— Я ж говорю, к местным, в деревню, приехал…

— Смеешься: до деревни верст пять отсюда!

—  А чего им?! Давай подсаживайся к столу!

Верещагин похлебал немного супа, а потом направился на машине в деревню.

…Романыч, который два года назад из простого колхозника превратился в фермера, отстроил себе новый бревенчатый дом. Селянин рассуждал: «Дерево тепло хранит, и сруб этот сто лет простоит, не то, что кирпичный дом». «Терем» получился по-царски большим и величественным. Он возвышался в деревне над ветхими почерневшими избушками, как сельсовет или Дом культуры, и был виден издалека.

С самого начала раскопок Протогорода Романыч начал проявлять интерес к археологии. Он коптил в железных бочках настоящий вкусный кумыс и продавал его в лагере по сходной цене. С этого и начался бизнес Романыча: грамотные люди помогли взять кредит, фермер увеличил поголовье табуна и теперь коптил кумыс не в старых бочках, а в специальном оцинкованном чане. Потом был закуплен второй чан, и Романыч начал задумываться над постройкой собственного заводика. Но пока «свободных» денег не оставалось…

— О, какие люди! Какие люди! — обрадовался гостю фермер. Он сидел на своем царском крыльце и нянчил новорожденную дочку. Как только бизнес пошел в гору, Романыч завел себе молодую жену, которая тут же понесла от него, но не выгнал и прежнюю с уже взрослыми детьми. Так они и жили одним хозяйством, и в этом, вероятно, сказывалось соседство с Казахстаном, в котором, поговаривают, уже скоро разрешат двоеженство.

— Как дела, падишах?

Эту кличку Романыч получил после известной истории с женами и не обижался на нее.

—  В Казахстане еще только собираются, а я, русский мужик, уже… — поговаривал он.

— Ничего дела. Проходи в дом, сейчас кумысом свежим угощу!

— Да я только на минутку…

Верещагин снова повторил историю своей встречи с «рожденным от коней», спросил, не было ли тут такого, но Романыч только плечами пожал.

— Не видал. Да и к кому ему тут приезжать? Я жилье не сдаю, некогда мне. Бабка Дарья тоже, да и родных-то у нее уже не осталось. А остальные и в домах-то своих только летом живут — дачники…

— А там он не мог поселиться? — спросил Верещагин, показывая на пустой дом.

— Без разрешения, что ли?

Они поднялись в горницу, и Романыч с гордостью продемонстрировал свое новое приобретение для развития бизнеса.

— Аппарат для доения… Импортный… Финский… А то бабы мои все руки себе стерли… Теперь подключить только надо…

На зимней веранде мужчины выпили по две пиалы свежего кумыса и закурили.

— Понимаешь, — продолжал Верещагин, — не мог же человек просто так материализоваться в заповеднике. Ему нужно где-то жить, где-то готовить еду… А то мистика какая-то получается: лежит, как младенец в утробе, на площади в Протогороде. Никто не видел, откуда пришел? Что нужно?

Романыч вдруг помрачнел, видно, вспомнил что-то нехорошее или слова гостя натолкнули.

— А ну пойдем! — фермер накинул безрукавную телогрейку.

Они вышли из дома и огородом добрались до тупикового переулка, с обеих сторон которого стояли пустующие, заколоченные избы.

— Я тут давеча огонек в одном доме видел, — рассказывал он по дороге. — Думал, Гришка приехал картошку убирать… А почему тогда не зашел? Да и картошку уже поздно убирать, после дождей сгнила вся в земле. Ну, так я пошел посмотреть, а дом, как стоял на зиму заколоченный, так и стоит, да и огонька больше не видать, словно померещилось мне. Щас посмотрим!

Романыч толкнул калитку, быстрым шагом пересек дворик и приник к щели в заколоченном окне. В темноте, конечно, ничего невозможно было рассмотреть, но из-за шума, поднятого мужчинами, все внутри дома заходило ходуном. Полетела и разбилась посуда, завизжала женщина, опрокинулся табурет…

— Вот бы из ружья всех положить! — выругался фермер. — Сучье отродье!

Низкая дверь открылась и на крыльцо вышел перепуганный мужчина с поднятыми руками.

— Не ругайтц, — попросил он. — Это ми, Иоганн Шульц и Лиля — майн жена.

— Это еще кто? — опешил Романыч. — Фашистов еще тут не хватало! Зачем в чужой дом забрались?

— Ми есть туристы. Едем в Протогородц…

— А здесь что вам нужно?

— Ми заблудитц…

На турплощадке у костра муж и жена Шульц рассказали удивительную историю о том, что в Германии к ним пришел незнакомый бородатый мужчина. Он сказал, что им нужно немедленно ехать на Урал, в город Ашвинов, и указал точку на карте, где это расположено. Супруги Шульц быстро собрались в дорогу, прилетели в Екатеринбург на самолете, затем часть расстояния преодолели на поезде, а дальше добирались на «попутках». Дядя Миша ликовал — в его арсенале появилась еще одна байка. На этот раз про двух чокнутых иностранцев, которые, толком не зная языка, сломя голову отправились за тысячи верст, чтобы поклониться нашему Протогороду.

— А он как-то объяснил, для чего вам нужно на Урал? — спросил дядя Миша.

— Найн, от него шел такой сильный… большой сияние, что ми не стал спрашивать, ми поехали… — объяснила Лиля Шульц.

Верещагин, словно вспомнив что-то, неожиданно начал расспрашивать их про «ангела». В конце концов, ассистент пришел к выводу, что гость Шульцев и его Ашвин — одно и то же лицо.

Профессор Шубейко распорядился поселить немцев в одном из коттеджей, хотя и палатка, и теплые спальники у них были свои, и пригласил к себе на обед.

В беседе на немецком языке с Иоганном и Лилей Шульц Верещагин начал осторожно прощупывать, что это за люди. А главное, что их связывает с Уралом.

Оказалось, что дед Шульца-мужа был эсэсовцем. Во время войны он попал в плен, отбывал наказание как раз где-то в этих краях, на границе с Казахстаном. В плену Шульц сошел с ума и домой вернулся уже окончательно не в себе (verruckt). Иоганн никогда не видел своего деда — тот умер за несколько лет до его рождения. Но по рассказам знает, что Шульц-эсэсовец постоянно порывался снова вернуться на Урал. Несколько раз он даже убегал из клиники, но душевнобольного отлавливали и снова садили под замок.

С Лилей Шульц все было значительно проще. Она мечтала о ребенке, но врачи поставили неутешительный диагноз, и эту поездку Лиля воспринимала, как реальную возможность победить недуг с помощью высших сил, которыми наделено это место, духовно очиститься и наконец-то забеременеть.

— Что за странные люди эти иностранцы, — проворчал Вениамин Петрович, когда немцы ушли к себе. — Разве русский человек вот так сорвется с места, вот так пустится искать счастье на чужой стороне? А вы знаете, Егор, почему не пустится?

— У него просто нет денег…

— Правильно! И еще по той причине, что ему на чужбине нечего искать. Все находится здесь, под боком.

…Вечером приехала «Газель» из университета, и из нее высадились еще двое иностранцев с чемоданами и рюкзаками, на этот раз — финны из самой Лапландии. Вилле и Эльге Хаккинен тоже услышали о необычном Протогороде, открытом на Урале, и отправились в путь. Только в отличие от семейки Шульц они поступили умнее и добрались до университета.

« Этим-то что здесь нужно? — думал Верещагин. — Тоже тяга к прародине? Но финны не имеют никакого отношения к арийской культуре. Хотя чем черт не шутит?! В конце концов, все мы родственные народы».

Егор бродил между туристических костров и размышлял: «Если дело пойдет и дальше в том же духе, скоро турплощадка и весь научный городок будут напоминать интернациональную семью. Что ж, все флаги в гости к нам! Только что за балаган хотят устроить здесь эти Ашвины? К какому финальному действию они готовят публику? К вакханалии? К литургии? К массовому, не дай бог, самоубийству? Что еще могут придумать эти фанатики?.. А может быть, финал уже наступил, где-то прогремело, а ты, Егор, и не заметил?»

Верещагин читал в одной, кстати, не научно-популярной, а научной книге, что апокалипсис на Земле уже происходил. И не один раз. Только никто не обратил на это внимания. Люди просыпались утром и не понимали, что уже умерли. Люди продолжали жить, не зная, что уже мертвы, что уже нет их дома, города, страны, что наша планета сгорела во время очередной термической вспышки на Солнце.

Правда, в книге речь шла не о библейском апокалипсисе, а о космическом, и каждый человек за свою жизнь переживает несколько таких апокалипсисов. Переживает незаметно для себя, для своей сердечно-сосудистой системы, желудочно-кишечного тракта и органов дыхания. Только нервы с каждым таким апокалипсисом натягиваются все больше и больше, и неприятная тяжесть давит на черепную коробку.

Возможно, нечто подобное произошло в заповеднике и сейчас. Все-таки этот археологический сезон принес ряд немаловажных открытий: череп с отверстиями, сделанными еще при жизни человека, таинственный погребальный обряд и, наконец, эта странная статуэтка жреца с шестью пальцами на ногах…

Что еще?

Энергия, скопившаяся вокруг этих открытий, не могла остаться незамеченной, и со всего мира под ее «купол» стали стягиваться совершенно разные люди, чувствительные к таким «перекосам». Этим объясняются и их коллективные галлюцинации, и страсть, с которой они преодолевают огромные расстояния и государственные границы.

Размышления Верещагина прервал окрик молоденькой учительницы, работавшей в заповеднике со своим классом:

— Егор Александрович, скорее! Вас ищет Екатерина Васильевна!

Верещагин поспешил к профессорскому корпусу, и навстречу ему выскочила перепуганная, вся зареванная теща.

— Вениамин Петрович заперся в кабинете, — жалобно произнесла она. — Уже с полчаса…

Верещагин громко постучался в дверь.

— Профессор, откройте! Вы здесь?

Ему никто не ответил. У Вениамина Петровича не было привычки запираться, тем более не отвечать на стук, если дело касалось его любимой жены или зятя. Ключ торчал в замочной скважине изнутри, значит, кто-то все равно должен находиться в кабинете. С Шубейко могло произойти все, что угодно: сердечный приступ, инсульт, эпилептический удар… Все-таки профессор не молод.

— Я сейчас! — Верещагин оббежал вокруг здания и потянулся к окну. Оно оказалось незакрытым, и Егор легко забрался внутрь.

Профессора в кабинете не оказалось. На столе остались разбросанными черновики новой книги Вениамина Петровича «Культура арийского Урала», из контейнера пропали «череп Заратуштры» и «жезл Шестипалого». Профессор ушел. Ушел тайно через окно и прихватил с собой все их последние «трофеи». На столе среди листков рукописи Егор нашел прощальную записку Шубейко, и у ассистента на голове зашевелились волосы.

Верещагин предчувствовал, что над заповедником нависла угроза, пытался предотвратить беду, но она все-таки пришла.

4.

Чем занимались жрецы нашего Протогорода? Они били баклуши, толкли воду в ступе и писали вилами по воде. Все эти три артефакта (баклуши, ступу и вилы) так и не смогли отыскать археологи. Но они существуют. И единственная причина, по которой ни я, ни вы, ни кто бы то ни было другой из светил южноуральской археологии не смог добраться до них, заключается в том, что эти предметы культа никогда не касались земли, тем более не попадали в ископаемые горизонты гумуса. У них во все времена были носители, которые и сберегли артефакты до наших дней.

Принято считать, что баклуши — это маленькие деревянные чурочки, ступа — кухонная утварь или еще хуже — летательный аппарат бабы Яги, а вилы — сельскохозяйственное орудие труда, но это не совсем так. И то, и другое, и третье были музыкальными инструментами. Четвертым экспонатом в этом «ансамбле» должна стать самоходная печь, пятым — говорящая рыба, исполняющая любые три желания (то, что осталось в русских народных сказках), и, наконец, не хватало только Шестипалого, который умеет играть на всех этих инструментах. И только тогда, когда мир снова обретет все эти «ингредиенты», вернется Старый порядок. Самый верный и справедливый из всех порядков, какие были когда-либо на планете.

Посмотрите телевизор: сколько нелепых, страшных смертей под обломками рухнувших зданий, в падающих самолетах и тонущих судах… Мир, кажется, погружается в хаос. А все потому, что Шестипалый уже начал исполнять свою разрушительную Арию.

Передо мной открылась уникальная возможность посетить все грани этого шестиугольника. Я бы обязательно взял в дорогу и вас, но для этого сейчас не совсем подходящий момент: берегите Верочку и Екатерину Васильевну.

Ваш В.П. Шубейко.

Глава 3. Воин Севера

5.

Профессорская дочка жила совершенно не так, как живут профессорские дочки. Вместе с мужем они строили свой семейный уют в двухкомнатной квартире его матери. В их семье была только одна машина — старенький «Москвич», который Егор купил после пяти лет работы в экспедициях.

По профессии Вера журналист, но за всю свою жизнь она еще ничего стоящего не написала. Даже ребенка она понесла не как профессорская дочка — во время одной из нетрезвых вечеринок, где-нибудь на заднем сиденье иномарки, а после четырех лет законного брака. Под сердцем она носила мальчика, и это было ясно с первых месяцев беременности: живот принял форму «дыньки» и начался жуткий токсикоз.

По телефону Вера не рассказала Егору самое главное: ее преследовали не только ужасные сновидения. Человек из ее ночных кошмаров однажды материализовался прямо на улице Садовой, когда женщина возвращалась из магазина. Она как раз переходила дорогу, все внимание было сосредоточено на уличном движении, и Вера даже не заметила, как перед ней вырос крепкий мужчина средних лет. Он носил густую черную бороду и длинные волосы.

Продолжение следует…

Внимание! На сайте путешествий «Южноуральский маршрут» (http://marshrut74.ru/) продолжается запись в заочную Школу юных журналистов. 
1. Лекции по основам журналистики (Viber, WhatsApp, Skype). 
2. Практические задания, творческие эксперименты и контрольные работы. 
3. Публикация подготовленных материалов на сайте. 
4. Проведение занятий в индивидуальном порядке. 
Обучение платное. 
Обращайтесь на e-mail: marshrut-74@yandex.ru, vla-verigo@yandex.ru
и по тел. 8-963-085-30-48.